«Наука должна быть прямо и тесно интегрирована с бизнесом, ученый должен понимать, для чего нужно то, что он делает, и кем это может быть куплено», – поделился с газетой ВЗГЛЯД своим взглядом на развитие науки директор департамента развития и коммуникаций «Российской венчурной компании» Евгений Кузнецов в кулуарах инновационного форума «Россия, вперед!» Ключевым вопросом в реализации инновационных проектов на практике становится спрос бизнеса. Российские ученые готовы решать любые задачи в рамках своей компетенции и ждут заказов от деловых кругов, хотя и не всегда понимают тонкости вопросов извлечения прибыли и захватов рынка. В свою очередь, российские корпорации зачастую не имеют видения своего технологического развития даже на 10 лет вперед и не видят смысла приобретать инновационные продукты.
О том, что мешает извлекать прибыль из идей, газете ВЗГЛЯД рассказал член правления, директор департамента развития и коммуникаций «Российской венчурной компании» Евгений Кузнецов. Беседа произошла в кулуарах Всероссийского форума «Россия, вперед!», начавшегося 13 декабря в Московской школе управления «Сколково».
ВЗГЛЯД: Один из участников форума рассказал, что ему приходится ездить в Польшу для того, чтобы проводить эксперименты в рамках своей работы. Когда он случайно узнал, что аналогичное оборудование есть недалеко от него в одном из российских центров, молодой ученый попросил разрешения использовать это оборудование для исследований. В ответ получил отписки и бюрократическую волокиту. В итоге человек понял, что проще ездить за экспериментами в Польшу. Что нужно делать, чтобы разрешить подобные ситуации?
Евгений Кузнецов: Мы сейчас работаем над созданием прозрачной информационной среды. Чтобы всем было понятно, где и что. Но это очень долгий процесс. Во-вторых, будем стараться развивать научно-технологический брокеридж. То есть людей, которые понимают, где и что находится, и умеют состыковывать разные компоненты.
ВЗГЛЯД: Что нужно сделать для того, чтобы ученые смогли получить доступ к оборудованию?
Е. К.: Эта проблема двояка. С одной стороны, государство в лице Минобразования сделало довольно много инвестиций в создание университетских лабораторий. У нас накуплено море техники, которая используется на какие-то жалкие проценты. В России не отработан механизм понимания, что делать на этой технике. Поэтому проблема не в отсутствии мощностей. Не могу говорить за все сферы, но точно знаю, что в некоторых из них российские вузы укомплектованы не хуже, чем средний европейский университет. С другой стороны, у этого оборудования не хватает научных менеджеров, которые понимают, чем его загрузить.
Евгений Кузнецов (Фото: business-magazine.ru)
ВЗГЛЯД: В чем причина такого положения дел?
Е. К.: В России нет такого понятия, как контрактная наука. У нас все считают, что наука – это сел, изобрел великий закон – и молодец. А в мире 90% науки – это такая же контрактная система, как и промышленность: проверить такой-то эффект, провести такое-то исследование, разработать методику. Все лаборатории в это вклиниваются. Приведу больной для меня пример: Китай сумел включиться в мировую систему контрактной науки. Лаборатории там растут как грибы. Причем все они коммерчески эффективны – им за работу деньги платят.
ВЗГЛЯД: В течение какого времени мы сможем перейти и сможем ли вообще перейти на контрактную систему в науке?
Е. К.: Это довольно глубокая системная перестройка правил деятельности. Я думаю, тут несколько лет уйдет только на перепостановку и обозначение задач, на понимание, что нам нужно менять логику отношения к науке. Наука должна быть очень прямо и тесно интегрирована с бизнесом, ученый должен понимать, для чего нужно то, что он делает, и кем это может быть куплено.
ВЗГЛЯД: Но он же не менеджер, он – ученый. Как это возможно?
Е. К.: Для этого существуют специальные продукты. У каждой компании на Западе есть технологический road-map – видение на 15–20 лет вперед, какая технология в какой момент ими будет востребована. Ориентируясь на это, ученый имеет время, чтобы работать, целенаправленно получая гранты. Ведь деньги получить гораздо проще, если видно, что они будут потрачены на то, что востребовано рынком. Для того чтобы ориентироваться в анонсированных корпорациями технологических задачах, ученый не должен быть ни менеджером, ни бизнесменом. Он просто должен понимать, как поставить научную цель и где взять ресурс.
ВЗГЛЯД: Имеют ли российские компании такие технологически планы?
Е. К.: Не имеют. В отличие от Запада, где это распространено широко. Особенно среди крупных или глобальных корпораций.
ВЗГЛЯД: Следует ли наших ученых обучать взаимодействию с бизнесом?
Е. К.: Однозначно. Мы хотим ввести обязательное обучение предпринимательству в технологических вузах. Студент осознает, как устроена экономика той деятельности, которой он обучается. Он, по крайней мере, будет понимать, что такое старт-ап, прототип, кто и на каких условиях дает деньги, к кому обращаться. Самое глупое – это когда у человека еще нет прототипа, а он уже бежит в крупную корпорацию, говорит: «Купите»! С другой стороны, мы будем развивать профессионализм менеджеров. Топ-менеджеров корпораций, прежде всего. Они должны понимать, как работает модель открытых инноваций. Заказ и покупка разработок – это та область, в которой мы сейчас катастрофически отстаем. А это и есть рынок для инновационных компаний. Отечественные корпорации не понимают, зачем им та или иная разработка, поэтому наши инновации уходят туда, где их понимают, то есть на Запад.
ВЗГЛЯД: Все-таки локомотивом инноваций должен выступать бизнес?
Е. К.: Ученые и бизнес равнозначны. Если ученые не будут генерировать знания, бизнесу будет нечего воплощать. С другой стороны, если ученые будут генерировать, но некому будет подхватить, то все умрет. Эти две части равновесны.
ВЗГЛЯД: А что делать, если ученые создали нечто такое, о чем бизнес не имеет представления в принципе?
Е. К.: Тогда нужно применять другую стратегию развития бизнеса. Бывает так, что рынок сформирован, но крупных игроков на нем нет. Тогда маленький старт-ап может вырасти до глобальной компании. Примеры – Microsoft и Google. Этот случай можно сравнить с гигантскими технологическими пластами, нефтяными, например. Ты его пробил, и оттуда повалило огромное количество возможностей. Но такие пласты открываются редко – примерно раз в 10–20 лет. Но даже если человек придумал подобную штуку, это не значит, что он тут же станет миллиардером. Необходимо так выстроить бизнес, чтобы он стал глобальным.
ВЗГЛЯД: Так куда же обратиться человеку, у которого есть только идея?
Е. К.: К бизнес-ангелам, которые сейчас объединены в ассоциации. Или в фонд посевных инвестиций – это есть только идея, но нет прототипа. Такой фонд может выступить в роли упаковщика, то есть они помогают из абстрактной идеи создать бизнес. Следующая стадия – венчурный фонд. Он уже дальше либо стыкуется с крупными компаниями, которые покупают инновационную разработку, либо проводит IPO.
Закладки:
Обсудить
«Наука должна быть прямо и тесно интегрирована с бизнесом, ученый должен понимать, для чего нужно то, что он делает, и кем это может быть куплено», – поделился с газетой ВЗГЛЯД своим взглядом на развитие науки директор департамента развития и коммуникаций «Российской венчурной компании» Евгений Кузнецов в кулуарах инновационного форума «Россия, вперед!» Ключевым вопросом в реализации инновационных проектов на практике становится спрос бизнеса. Российские ученые готовы решать любые задачи в рамках своей компетенции и ждут заказов от деловых кругов, хотя и не всегда понимают тонкости вопросов извлечения прибыли и захватов рынка. В свою очередь, российские корпорации зачастую не имеют видения своего технологического развития даже на 10 лет вперед и не видят смысла приобретать инновационные продукты.
О том, что мешает извлекать прибыль из идей, газете ВЗГЛЯД рассказал член правления, директор департамента развития и коммуникаций «Российской венчурной компании» Евгений Кузнецов. Беседа произошла в кулуарах Всероссийского форума «Россия, вперед!», начавшегося 13 декабря в Московской школе управления «Сколково».
ВЗГЛЯД: Один из участников форума рассказал, что ему приходится ездить в Польшу для того, чтобы проводить эксперименты в рамках своей работы. Когда он случайно узнал, что аналогичное оборудование есть недалеко от него в одном из российских центров, молодой ученый попросил разрешения использовать это оборудование для исследований. В ответ получил отписки и бюрократическую волокиту. В итоге человек понял, что проще ездить за экспериментами в Польшу. Что нужно делать, чтобы разрешить подобные ситуации?
Евгений Кузнецов: Мы сейчас работаем над созданием прозрачной информационной среды. Чтобы всем было понятно, где и что. Но это очень долгий процесс. Во-вторых, будем стараться развивать научно-технологический брокеридж. То есть людей, которые понимают, где и что находится, и умеют состыковывать разные компоненты.
ВЗГЛЯД: Что нужно сделать для того, чтобы ученые смогли получить доступ к оборудованию?
Е. К.: Эта проблема двояка. С одной стороны, государство в лице Минобразования сделало довольно много инвестиций в создание университетских лабораторий. У нас накуплено море техники, которая используется на какие-то жалкие проценты. В России не отработан механизм понимания, что делать на этой технике. Поэтому проблема не в отсутствии мощностей. Не могу говорить за все сферы, но точно знаю, что в некоторых из них российские вузы укомплектованы не хуже, чем средний европейский университет. С другой стороны, у этого оборудования не хватает научных менеджеров, которые понимают, чем его загрузить.
Евгений Кузнецов (Фото: business-magazine.ru)
ВЗГЛЯД: В чем причина такого положения дел?
Е. К.: В России нет такого понятия, как контрактная наука. У нас все считают, что наука – это сел, изобрел великий закон – и молодец. А в мире 90% науки – это такая же контрактная система, как и промышленность: проверить такой-то эффект, провести такое-то исследование, разработать методику. Все лаборатории в это вклиниваются. Приведу больной для меня пример: Китай сумел включиться в мировую систему контрактной науки. Лаборатории там растут как грибы. Причем все они коммерчески эффективны – им за работу деньги платят.
ВЗГЛЯД: В течение какого времени мы сможем перейти и сможем ли вообще перейти на контрактную систему в науке?
Е. К.: Это довольно глубокая системная перестройка правил деятельности. Я думаю, тут несколько лет уйдет только на перепостановку и обозначение задач, на понимание, что нам нужно менять логику отношения к науке. Наука должна быть очень прямо и тесно интегрирована с бизнесом, ученый должен понимать, для чего нужно то, что он делает, и кем это может быть куплено.
ВЗГЛЯД: Но он же не менеджер, он – ученый. Как это возможно?
Е. К.: Для этого существуют специальные продукты. У каждой компании на Западе есть технологический road-map – видение на 15–20 лет вперед, какая технология в какой момент ими будет востребована. Ориентируясь на это, ученый имеет время, чтобы работать, целенаправленно получая гранты. Ведь деньги получить гораздо проще, если видно, что они будут потрачены на то, что востребовано рынком. Для того чтобы ориентироваться в анонсированных корпорациями технологических задачах, ученый не должен быть ни менеджером, ни бизнесменом. Он просто должен понимать, как поставить научную цель и где взять ресурс.
ВЗГЛЯД: Имеют ли российские компании такие технологически планы?
Е. К.: Не имеют. В отличие от Запада, где это распространено широко. Особенно среди крупных или глобальных корпораций.
ВЗГЛЯД: Следует ли наших ученых обучать взаимодействию с бизнесом?
Е. К.: Однозначно. Мы хотим ввести обязательное обучение предпринимательству в технологических вузах. Студент осознает, как устроена экономика той деятельности, которой он обучается. Он, по крайней мере, будет понимать, что такое старт-ап, прототип, кто и на каких условиях дает деньги, к кому обращаться. Самое глупое – это когда у человека еще нет прототипа, а он уже бежит в крупную корпорацию, говорит: «Купите»! С другой стороны, мы будем развивать профессионализм менеджеров. Топ-менеджеров корпораций, прежде всего. Они должны понимать, как работает модель открытых инноваций. Заказ и покупка разработок – это та область, в которой мы сейчас катастрофически отстаем. А это и есть рынок для инновационных компаний. Отечественные корпорации не понимают, зачем им та или иная разработка, поэтому наши инновации уходят туда, где их понимают, то есть на Запад.
ВЗГЛЯД: Все-таки локомотивом инноваций должен выступать бизнес?
Е. К.: Ученые и бизнес равнозначны. Если ученые не будут генерировать знания, бизнесу будет нечего воплощать. С другой стороны, если ученые будут генерировать, но некому будет подхватить, то все умрет. Эти две части равновесны.
ВЗГЛЯД: А что делать, если ученые создали нечто такое, о чем бизнес не имеет представления в принципе?
Е. К.: Тогда нужно применять другую стратегию развития бизнеса. Бывает так, что рынок сформирован, но крупных игроков на нем нет. Тогда маленький старт-ап может вырасти до глобальной компании. Примеры – Microsoft и Google. Этот случай можно сравнить с гигантскими технологическими пластами, нефтяными, например. Ты его пробил, и оттуда повалило огромное количество возможностей. Но такие пласты открываются редко – примерно раз в 10–20 лет. Но даже если человек придумал подобную штуку, это не значит, что он тут же станет миллиардером. Необходимо так выстроить бизнес, чтобы он стал глобальным.
ВЗГЛЯД: Так куда же обратиться человеку, у которого есть только идея?
Е. К.: К бизнес-ангелам, которые сейчас объединены в ассоциации. Или в фонд посевных инвестиций – это есть только идея, но нет прототипа. Такой фонд может выступить в роли упаковщика, то есть они помогают из абстрактной идеи создать бизнес. Следующая стадия – венчурный фонд. Он уже дальше либо стыкуется с крупными компаниями, которые покупают инновационную разработку, либо проводит IPO.
Закладки:
Читайте также
Обсудить
- подробнее
Расход.ru - это новостной сайт единомышленников, посвященный финансам, доходам и расходам. Управление сайтом осуществляется самими участниками
Комментарии